Читаем без скачивания Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн

Ровно за час до срока, назначенного хозяйкой дома, Гриша встал на стул, хлопнул в ладоши:

– Тиш-ш-ше! Слушать мою команду!

– Слушаем, слушаем! – зашумели все.

– Так вот: пора расходиться. Встать всем цепочкой – лицом к двери в переднюю. Выходить по одному в переднюю, быстро одеваться и уходить!

Гости разошлись. А мы убрали со стола и привели в порядок столовую, гостиную и зал. Не осталось никаких следов пребывания гостей. Нам дружно, весело помогали горничная и кухарка.

Они тоже от всей души наслаждались отсутствием своей ненаглядной хозяйки!

Когда мадам с мужем и Жозькой позвонили с парадного хода, мы с Гришей и Майофисом убежали по черной лестнице.

Простившись с Майофисом, мы с Гришей идем по ночной заснеженной улице. Звезд на небе, звезд! Как крупных спелых ягод под кустом в укромном лесном уголке.

– Не пялься на небо! – строго приказывает мне Гриша. – Под ноги гляди!

– Хорошо, – отвечаю я послушно. – Я на свои калоши смотрю. Можно это?

– Можно, – серьезно разрешает Гриша.

– Благодарствуйте, дяденька! – говорю я тонким голоском и делаю книксен.

И мы смеемся – в который раз за этот веселый день!

– Эх… – вдруг говорит Гриша с сожалением. – Была бы ты постарше!..

– И что тогда? – интересуюсь я. – Ты бы в меня влюбился?

– А ты откуда это знаешь? – страшно удивляется Гриша.

– Мне это сегодня уже говорили! – отвечаю я с гордостью.

Глава семнадцатая

Новый век

1 января 1901 года началось новое столетие – XX век.

Это – важное историческое событие. И, конечно, наш Лапша в первый свой урок после рождественских каникул произнес по этому случаю очередную речь.

По его словам, новый век начинается «при самых лучезарных предзнаменованиях». Это будет счастливый век, золотой век! (Здесь жиденький тенорок Лапши задребезжал, как треснувший колокольчик.)

Начало века, говорит Лапша, ознаменовалось следующими важнейшими событиями:

Его святейшество Римский Папа Лев XIII, превозмогая старость и болезнь, освятил начало века личным участием в богослужении…

Его величество германский кайзер Вильгельм II произнес речь перед офицерами своей армии…

В Париже, в Елисейском дворце, Его эминенция папский нунций принес президенту Французской республики свои поздравления с началом нового века, в ответ на что президент, господин Эмиль Лубэ, произнес речь.

Люся Сущевская бросает мне на парту записку: «Ур-рра! Все великие люди говорят речи по случаю нового века! И кайзер, и президент, и римский папа, и папский нунций! Сейчас произнесу речь и я!»

– К сожалению, – Лапша делает печальное лицо, – мир понес в эти дни невознаградимую утрату. Скончалась, тихо отойдя в вечность, английская королева Виктория. Она была ангелом мира, распростершим крылья над всеми странами. Последние дни королевы Виктории были омрачены войной Англии с бурами. Скорбь об этом кровопролитии подточила миролюбивое сердце королевы…

В общем, «сладко пел душа-Лапша». Мы были в восторге: речь заняла почти половину урока.

Я думала, что Люся в своей записке шутит. Неужели она в самом деле будет говорить речь? Вдруг, смотрю, она встает и просит разрешения сказать несколько слов… Я обмерла. На Люську иногда находит шальной стих – она может разыграть целый спектакль.

Был случай – учитель истории Громаденко объяснял нам новый урок, после чего Люся вот этак же встала и спросила:

– Борис Семенович, вот вы сказали: «после смерти Петра Великого», а ведь он же еще не умер. Он умрет только на 138-й странице, а мы пока проходим 126-ю…

У Люси было при этом искренне-идиотское лицо (первоклассная актриса!), никто не мог бы заподозрить, что она просто дурачится и дурачит учителя.

Я до смерти боялась, что Люся и сейчас «отваляет» что-нибудь в этом же роде. Но нет! Она сказала несколько прочувствованных слов – так мило, так скромно краснея и опустив озорные глаза цвета темного орехового пряника, что на нее было приятно смотреть.

А потом прислала мне новую записку: «Ну, чем я хуже, чем римский папа, кайзер и панский пупций?»

Дома, за обедом, я рассказываю о речи Лапши. Папа недовольно хмыкает:

– Манилов он, ваш Лапша! Прекраснодушный Манилов…

– Почему?

– Да потому, что новый век вряд ли будет спокойным и мирным. Слишком воинственное наследие оставил ему ушедший девятнадцатый век. Ведь одна только Англия, за одно только правление королевы Виктории – этого «ангела мира», как называет ее ваш Лапша! – вела целых сорок войн! Из них лишь Крымская война протекала в Европе, остальные тридцать девять войн были хищнические нападения Англии на далекие страны. Англичане порабощали туземцев, грабили их, отнимали все богатства этих стран: нефть, уголь, металлы, драгоценные камни… – А война с бурами, папа?

– Вот это как раз очень верно определяет твой ученик – наборщик Шнир: «Вор у вора дубинку украсть хочет!» Буры – это европейские, голландские переселенцы. В Южной Африке они появились давно. Жителей тамошних, чернокожих кафров, они превратили почти в рабов, заставили их добывать алмазы в копях. Для того чтобы кафры не крали алмазов, их заставляют работать совершенно голыми да еще заковывают им руки в особые металлические перчатки без пальцев! И все-таки не устерегли буры этого богатства! Запах жареного – сокровищ алмазных копей – дошел до ноздрей главного хищника – Англии! И вот уже два года англичане воюют с бурами, и несчастно воюют: ни одной настоящей победы не одержали!

– Ни одной! – злорадно подтверждает дедушка. – Англичане – чтоб они пропали! – они ведь как воюют? Налетят нахрапом на какой-нибудь черный народ: у англичан пушки и ружья, а у черных – луки и стрелы. Выстрелят англичане несколько раз – и готово: завоевали. Ну, а с бурами этот номер не сплясал! Один только раз за все два года англичане захватили у буров какой-то город. Что тут было! В Лондоне от радости пели и плясали, в церквах служили! А назавтра буры отняли свой город обратно. Половина англичан сдалась в плен, остальные разбежались, как зайцы… Вояки!

– Смотри ты! – говорю я с удивлением. – Дедушка желает победы бурам.

– Кто желает? Я желаю? Ни боже мой! Я одного желаю: чтобы эти черные – кафры, или как их там называют, – чтобы они послали ко всем чертям и англичан и буров! Чтобы они сами распоряжались на своей земле!.. Но чтобы все-таки – до тех пор пока это случится – буры еще хоть разок-другой всыпали англичанам по первое число! Вот чего я желаю…

Пока дедушка объясняет мне это, папа принес из своего кабинета сумку с инструментами и свою меховую шапку (мама всегда кладет ее на папин письменный стол, чтобы она была у него под рукой, а то он будет искать ее целый час по всему дому!) и собрался уезжать к больным. Но в эту минуту Юзефа положила на стол только что полученную столичную газету. И папа, держа в одной руке сумку с инструментами, зажав под мышкой свою шапку, «на минуточку нырнул в газету» и, конечно, забыл обо всем на свете.

– Яков, – осторожно напоминает мама, – ты же собирался куда-то…

– М-м-м… – бормочет папа. – Нет, спасибо, я поел, больше не наливай… – Папе, очевидно, кажется, что мама предлагает ему еще супу, или компоту, или чаю. И вдруг он кричит во весь голос: – Нет! Нет, это черт, черт… черт знает что такое! – И папа с сердцем швыряет на стол свою многострадальную шапку.

Все мы смотрим на папу – не с удивлением, нет – скорее с ожиданием: хотим знать причину папиного вулканического извержения. Что такое возмутительное попалось ему в газете? Но папа так рассержен, что не сразу может рассказать нам об этом связно.

– Они доведут! Уже довели!.. А твой прекраснодушный Лапша умиляется: «Новый век начинается при лучезарных предзнаменованиях!» А чтоб он пропал, дурак!.. Ты читал, папаша?

– Читал… – мрачно подает голос дедушка.

– Ведь катастрофа! – объясняет папа маме и мне. (Мы стоим с глупейшими лицами, мы не понимаем, о чем разговор.) – Голодают уже тридцать губерний, треть России. Голодный тиф косит целые уезды! Люди едят траву, древесную кору! А правительство (эти милстисдари мои!) вот, вот, вот! – тычет папа пальцем в газету. – Вот он, опять новый циркуляр… Правительство боится только одного: как бы кто не помог голодающим.

Немного остынув, папа рассказывает более связно:

– В России голод усиливается с каждым годом. Но ведь нет такого бедствия, которому нельзя было бы помочь. Если есть желание помочь. А наше правительство – вот именно, именно! – не хочет помочь голодающим и не хочет, чтобы кто бы то ни было другой помогал им. Вот ведь мерзость какая! Газетам даже запрещено писать о голоде, самое слово «голод» запрещено: вместо него приказано говорить и писать «недород», это звучит не так грубо!